Взгляд (постмодернистский по своей сути) на прошлое как на сложный и принципиально противоречивый процесс, в котором участвует множество равноправных субъектов, имеющих право на собственный голос, уже стал нормой в пространстве гуманитарных наук. Именно такой подход, дающий максимум возможностей для выражения прямо противоположных точек зрения, востребован современной эпохой. В этой связи неслучайно, например, присуждение Нобелевской премии по литературе С.А. Алексиевич с формулировкой «За её многогласное творчество – памятник страданию и мужеству нашего времени». Кстати, книга, сделавшая писательницу знаменитой – «У войны не женское лицо» (1985) – это, по сути, литературно обработанные интервью участниц Великой Отечественной войны, в которых они поделились воспоминаниями и размышлениями о женских судьбах в условиях тяжёлой фронтовой жизни.

Военная история не осталась в стороне от социокультурного запроса. Одно из самых заметных явлений последних десятилетий – расширение предметного поля исследования, смещение ракурса с «войны генералов, фронтов и патронов» на «многоголосую войну людей». «Антропологический поворот» усилил интерес к эго-документам, раскрывающим историю человека в вооружённом конфликте: субкультуру комбатантов, их психологию (в том числе после возвращения с фронта), память о войне, её различные аспекты и т.д. Следствием этого стало появление серии документальных публикаций, позволяющих в той или иной форме взглянуть на войну глазами её рядовых участников¹. Особенно заметен рост интереса к материалам Комиссии по истории Великой Отечественной войны при АН СССР, на основе которых (в первую очередь стенограмм интервью, взятых у участников событий) уже вышло несколько сборников².

Американским аналогом Комиссии можно в определённом смысле считать знаменитый «Гарвардский проект» – широкомасштабный опрос учёными эмигрантов из СССР³. Для советологии его материалы стали одним из самых значимых комплексов свидетельств о советском обществе.

Рецензируемое издание – первый опыт научной публикации интервью участников проекта на русском языке⁴. Интересный факт: данный археографический проект, как сообщают авторы-составители, родился из семинара в Высшей школе экономики. Таким образом, представленные интервью это ещё и апробированный источниковедческий практикум для студентов.

Издание открывает статья О.В. Будницкого и Л.Г. Новиковой. Из неё читатель узнаёт, что в публикацию включено 37 переводных интервью, извлечённых из 10-го тома материалов проекта (10-й и 11-й тома имеют подзаголовок: «список по теме военной оккупации»). По мнению публикаторов, тематически интервью можно разбить на три группы: взятые у бывших военнопленных; у «гражданских» лиц; у руководителей и участников национальных комитетов и коллаборационистских формирований. Разумеется, разбивка эта условна, информационный потенциал источников позволяет продолжить классификацию.

Публикаторы не склонны предаваться пространным рассуждениям о репрезентативности интервью как исторических источников. Во введении указано лишь, что перед нами не аутентичные записи, а их переводы на английский, причём исходники не сохранились. Содержатся также рассуждения о преимуществах издаваемых материалов перед интервью, активно собираемыми у ветеранов в конце XX – начале XXI в. Материалы Гарвардского проекта записывались спустя 5–6 лет после войны. Теоретически это позволяет снизить влияние таких факторов, как ослабление памяти или её искажение под давлением официальной идеологии или социально одобряемых оценок. Наконец, акцентируется массовость проекта, позволившая получить широкий спектр сведений о советском обществе в условиях войны и мира. Важно и то, что интервью анонимны. Публикаторам пришлось приложить немало усилий, чтобы их атрибутировать.

Нетрудно заметить, что проблема репрезентативности интервью (вероятнее всего, неосознанно) подменяется размышлениями об уникальности документов проекта. Между тем ознакомление с интервью позволяет рассматривать их как чрезвычайно интересный источник. Читатель регулярно сталкивается с «ненамеренной информацией» – тем, что рассказчик доносит вопреки его ожиданиям и ценностным установкам. Например, калмыцкого националиста Ш.Н. Балинова неприятно удивил «сильный советский патриотизм, особенно среди молодёжи»: «Они говорили: помните, как калмыки жили раньше? Мы, конечно, не коммунисты, но посмотрите, как мы живём теперь. У нас есть своя республика, своя столица, свои министры, великолепный Дом Советов. В Москве прислушиваются к нацменам. Открылось множество школ. Одна девочка объясняла мне: раньше у нас было несколько богачей и тысячи бедняков. А сейчас все поля засеяны, повсюду тарахтят комбайны и т.д.» (с. 127). То есть у населения, даже в районах, сильно пострадавших от коллективизации и голода, сформировались устойчивые советские ценности. Показательно, что их носителем являлась прежде всего молодёжь – люди, не знавшие другой жизни.

Таких примеров много. Разумеется, исследователи не должны забывать и об особенностях появления интервью, специфики их респондентов (в той или иной форме находившихся в конфликте с советской властью) и искажающем факторе двойного перевода. Сложность работы с такого рода источниками знакома и исследователям материалов Комиссии по истории Великой Отечественной войны.

Тем не менее интервью, собранные в рамках Гарвардского проекта, и стенограммы бесед, записанные сотрудниками Комиссии, содержательно хорошо дополняют друг друга, несмотря на то что их объектом стали представители противоположных сегментов советского общества. Так, опросы перемещённых лиц, отказавшихся возвращаться в Советский Союз, по своей структуре чрезвычайно схожи со стенограммами бесед с солдатами и офицерами Красной армии. Сравнительный анализ показывает, например, что трагическая картина первых месяцев войны (паника, хаос и неразбериха при отступлении), зафиксирована в обоих источниках. Но более всего эта схожесть видна при сопоставлении бесед с гражданским населением, оказавшемся в ходе войны под оккупацией.

Необходимо сказать несколько слов об археографической стороне публикации. В первую очередь следует подчеркнуть, что авторский коллектив проделал огромную работу. Комментарии составлены на высоком профессиональном уровне, они содержательны и помогают читателю осваивать документ. Но насколько удачно решение поместить их в конце книги? Считаем, что это затрудняет работу с текстом, ведь сложность материала требует регулярного обращения к справочной информации.

Сомнения вызывает и подход к заголовкам. Они носят скорее «рекламный характер», когда на первый план выводится информация, способная вызвать немедленный интерес «сенсационным» содержанием («У истоков РОА», «Как белорусские крестьяне землю делили», «Как кавказцы от немцев независимости ждали» и т.д.), либо используется модель биографического повествования («Похождения электрика из Херсона», «От краснофлотца до финского диверсанта: судьба “капитана Орлова”» и т.д.). Неслучайно составители рассчитывают, что книга заинтересует широкий круг любителей истории войны. Такой приём довольно распространён в современных публикациях. Но хотелось бы, чтобы в качестве дополнения к ярким заголовкам появились бы классические указания на автора, место, время и содержание текста и т.д. – то, чего требуют правила научной археографии. Это позволит лучше понять публикуемое и сориентироваться в его изучении.

Книга получилась чрезвычайно интересной и информативной. Она станет не только важным этапом в публикации на русском языке материалов Гарвардского проекта, но и прочно войдет в арсенал исследователей Великой Отечественной войны, особенно таких непростых её тем, как оккупация, коллаборационизм, межнациональные отношения и т.д. Авторы-составители сделали вклад в создание многоголосой истории войны, и их следует поздравить с успехом.<strong> </strong>