Челябинский историк В.А. Воропанов, известный своими монографиями о судебной системе на Урале и в Западной Сибири во второй половине XVIII – первой половине XIX в.¹, в новом исследовании осветил организацию правосудия в восточных регионах Российского государства в предшествующий период. В то время у юстиции не было стройной структуры и функциональных рамок, судебные полномочия должностных лиц тесно переплетались с административными (особенно в XVI–XVII вв.), распространяясь по мере расширения границ на громадное гетерогенное пространство, включавшее ряд областей бывших государственно-политических образований – Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, Вятской земли, Перми Вычегодской и Перми Великой, а также смежные с ними территории Урала и Западной Сибири.

Воссоздавая целостную картину провинциальной юстиции, автор пишет о сложной «полифонии» разнообразных юрисдикций, уникальных местных условиях и неодинаковых в различных частях страны действиях центральной администрации, влиявших на организацию суда. В первой главе (с. 4–79) анализируется судебно-правовая политика XVI–XVII вв., учитывавшая особенности и традиции, которые существовали на недавно подчинённых территориях. Их жители были подсудны Новгородской четверти и Приказу Казанского и Мещёрского дворца. Наместники и, позднее, воеводы в областях, удалённых от столицы или подчинённых силой оружия, пользовались большей властью. В частности, до 1669 г. астраханские, пустозёрские и тобольские воеводы обладали исключительным правом применения смертной казни и разбора крупных имущественных исков. Однако в Северном Приуралье правосудие оставалось в ведении органов самоуправления местных общин, а в Среднем и Нижнем Поволжье представители населения принимали участие в процедурах «официального» суда. В XVII в. усиление централизации государственного управления выражалось в установлении контроля воевод над деятельностью остальных судебных инстанций.

Во второй главе (с. 80–124) прослеживается реформирование местной юстиции в первой четверти XVIII в. Поскольку оружейные и пороховые предприятия, а также корабельные леса находились тогда в ведении центральных органов военного управления, им же оказались подсудны владельцы и служащие этих заводов и группы населения, отбывавшие на них особые повинности. К примеру, служилые татары подлежали суду Казанской адмиралтейской конторы (за исключением тяжких преступлений) и т.д. В третьей главе (с. 125–180) обстоятельно показано законодательное регулирование организации правосудия в регионе при преемниках Петра I, правовое закрепление судебной автономии коренных народов Сибири и влияние сословного, этнического и конфессионального состава населения на определение юрисдикции воевод и губернаторов. При этом в индивидуальных инструкциях астраханскому и сибирскому губернаторам и уфимскому воеводе традиционно содержались лишь лаконичные рекомендации относительно судопроизводства.

Вместе с тем автор отмечает влияние местной специфики на организацию правосудия, в частности в Башкирии, Калмыкии и Астраханской губ. Если туземное население Сибири зависело от воеводских судов исключительно в делах о тяжких преступлениях, то на Южном Урале самоуправление башкир, оказавших вооружённое сопротивление Оренбургской экспедиции, было существенно ограничено. Развитию торгово-экономических отношений и хозяйственной колонизации края способствовало учреждение в Оренбурге магистрата, которому надлежало в своей судебной практике придерживаться принципа нормативно-правового плюрализма. В Нижнем Поволжье схожие функции выполнял подчинявшийся губернской канцелярии «ратсгауз», учреждённый в качестве суда первой инстанции для членов диаспор – как российских подданных, так и торговых гостей. Государство готово было даже гарантировать исполнение решений шариатских судов, официально дополнявших местную судебную систему. И если в Оренбургском крае этому мешали мятежи, то в Астрахани продолжалась соответствующая работа Конторы татарских и калмыцких дел. В Калмыкии правительство планомерно наращивало присутствие своих представителей, систематически вмешивавшихся в осуществление правосудия.

Автор уделил особое внимание изменениям в системе органов административной юстиции, а также устройству церковных и военных судов в восточных провинциях России. В Поволжье, на Урале и в Сибири судебной властью обладали Казанская адмиралтейская контора, Канцелярия главного правления Сибирских, Казанских и Оренбургских заводов, Канцелярия Колывано-Воскресенского горного начальства. Соответствующие органы имелись в составе казачьих формирований – Астраханского полка, Волжского, Калмыцкого, Оренбургского, Яицкого войск. В результате искусственной трансформации кочевых правовых традиций возник «Калмыцкий суд», учреждённый в Ставрополе-на-Волге для общины крещёных калмыков.

Возможно, по разнообразию охваченных проблем монография В.А. Воропанова уступает фундаментальному труду Н.Ш. Коллманн², заслужившему высокую оценку отечественных специалистов и признанному ими в качестве «бесспорно выдающегося, не имеющего на сегодня аналогов исследования по истории уголовного права и уголовного процесса в России конца XV – первой четверти XVIII веков»³. Однако историки решали разные задачи: американскую исследовательницу больше интересовала правоприменительная практика и уголовно-правовые санкции, тогда как структуры местных судов остались в её работе на втором плане. Между тем именно им посвящена книга Воропанова, явно не предназначенная «для широкого круга читателей», написанная даже чрезмерно академично и рассчитанная на специалистов. В ней нет захватывающих рассказов про топоры и кровоточащие раны, вырезанные языки и смертоубийственные костры, какие можно найти у Коллманн⁴, но, разумеется, это отнюдь не умаляет её существенного вклада в историографию.