Жизни И.В. Сталина как государственного и политического деятеля посвящено огромное количество исследований – отечественных и зарубежных. В публичном пространстве ведутся ожесточённые дискуссии его сторонников и противников. Имя Сталина постоянно присутствует в информационном потоке. Однако нельзя утверждать, что всё изучено. Решающее слово (к сожалению, не всегда явственно различимое) остаётся за профессионалами, которые продолжают кропотливо изучать феномен сталинизма.

Книга Б.С. Илизарова, много лет изучающего эпоху Сталина¹, посвящена, казалось бы, хорошо известной теме – Сталин и Иван Грозный. Но, как пишет автор, «история разработки “образа Ивана Грозного” в исторической науке и идеологии эпохи сталинизма ещё не рассматривалась» (с. 20). Структурно исследование состоит из четырёх глав: «Неожиданная диспозиция» (о создании учебника по истории СССР); «Роковая трансформация образа Ивана Грозного в трудах историка Р.Ю. Виппера»; «О “мутной” пьесе А.Н. Толстого “Иван Грозный”»; «История в жизни и фильмах С.М. Эйзенштейна». В названии книги присутствует слово «другие», что оправданно, поскольку перед читателем бесконечной чередой проходят события и персонажи, причастные к рассматриваемым сюжетам, в итоге отчётливо проступают контуры эпохи.

Широчайшую документальную основу исследования составили известные опубликованные и архивные (РГАСПИ, РГАЛИ, Архив РАН, РГАНИ, ОР ИМЛИ РАН) источники, а также впервые вводимые в научный оборот, например, полный текст отчёта о «Научной сессии Института истории, посвящённой теме “Иван Грозный и его время”» от 7 и 17 июля 1942 г. (с. 128–180).

Илизаров остаётся верен себе, уделив большое внимание пометам Сталина, сделанным на полях официальных документов (докладных записок, резолюций, постановлений), книг, писем, текстов сценариев и пьес. Содержательны и источниковедческие отступления автора. К примеру, отправленный Сталину развёрнутый вариант машинописных записок (от 28 апреля 1942 г.) секретаря ЦК ВКП(б), кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова приведён полностью, поскольку это «подписанный официальным лицом документ, содержащий в чистом виде сталинскую “концепцию” образа Ивана Грозного и “пересмотренные” характеристики его эпохи» (с. 271).

С учётом неразработанности темы Илизаров привлекает те исследования, которые или «подсвечивают» её с определённых углов², или те, что посвящены проблемам литературы, театра, кинематографа³. Отвлечься на их анализ не представляется возможным в силу масштаба и специфики, хотя автор достаточно активно и не без успеха «вторгается» временами и в эти сферы.

Кроме того, Илизаров берёт за основу принципиальные позиции авторитетов. Так, по его словам, убеждённый монархист, историк Н.М. Карамзин «не поддался “очарованию зла” и, вопреки идеям богопомазанничества православного властителя (якобы неподотчётного земному суду) и ложного патриотизма… назвал зло злом, садиста на троне – садистом и убийцей» (с. 25). Из учёных же сталинской поры «лишь один выдающийся историк… С.Б. Веселовский не назвал чёрное белым, а царя-изверга – великим государственным деятелем» (с. 8).

Иногда автор вступает в дискуссию, если какие-то проблемы представляются ему спорными. К примеру, не соглашается с выводом историка А.М. Дубровского (Брянск), что «сам Сталин именно здесь (в учебнике. – <em>В.И.</em>) впервые дал чётко сформулированную оценку деятельности Ивана Грозного» (с. 98). В целом историография в книге – это живой, работающий компонент. В какой-то момент появляется ощущение, что перед нами издание о судьбах исторической науки, «кому жить, а кому пропадать» (с. 83), хотя не эта задача заявлена как основная. Автор видит её в том, чтобы показать, как «под видом политической целесообразности сталинская власть при помощи известных деятелей культуры и науки, опираясь на искусно препарированные ими исторические образы, освобождалась от общечеловеческих моральных ограничителей и ценностей» (с. 8).

Илизаров много раз высказывает критическое мнение о методах работы Виппера, Толстого, Эйзенштейна и некоторых других деятелей эпохи. Он не принимает методов Виппера, который «банально подтасовывал факты и знал, что подтасовывает» (с. 191), писал «обо всём, как о факте, доказанном» (с. 121). При этом, «чувствуя полную безнаказанность, он даже приписал собственную трактовку опричнины безымянному “большинству учёных”» (с. 192). Илизаров так характеризует методы работы историка: «Виппер никогда не придерживался строгих научных канонов; предпочитал писать в свободной, публицистической манере. В его работах крайне редко присутствует критический анализ исторических источников» (с. 193), «он писал не на базе первоисточников, а на основании исследовательской литературы» (с. 118). В итоге, пользуясь перечисленными и подобного свойства методами, Виппер посчитал возможным заявить: «Советская историческая наука восстановила подлинный образ Ивана IV как создателя централизованного государства и крупнейшего политического деятеля нового времени» (с. 210). По мнению Илизарова, «Сталину випперовский образ Ивана Грозного пришёлся по душе» (с. 217).

Проблему методов и приёмов автор не упускает и при рассмотрении деятельности других героев книги. Приведя воспоминания Веселовского, Илизаров отмечает, как после прочтения учёным весной 1942 г. в Институте истории (Ташкент) своей повести Толстой оставил без внимания критические замечания и возражения. В результате во второй части своего произведения он обращался «с историческими лицами с такой же бесцеремонностью, как в первой» (с. 266).

В случае с Эйзенштейном автор указывает, что, несмотря на солидную проработку темы (источники, литература), у режиссёра «нет никакого критического анализа, всё подгонялось под загодя написанную картину, все акценты были расставлены заранее» (с. 418). Также автор показывает реакцию Эйзенштейна на указание Сталина снять фильм о Грозном: «Передо мною стоит задача – в фильме воссоздать черты этого “поэта государственной идеи XVI в.”, как называл его кто-то из историографов прошлого» (с. 408).

Поскольку подобные настроения и подходы господствовали безраздельно, Илизаров констатирует: «Все крупные чиновники от науки и культуры того времени, историки Виппер, Бахрушин, И. Смирнов, Нечкина, писатели Ал. Толстой, Костылев, Соловьёв и др. будут без тени смущения заявлять о неких тёмных силах, сознательно уничтожавших в древности документы о невероятной прозорливости и доброжелательности царя Ивана IV, или о право-левых-врагах-троцкистах-бухаринцах, вот прямо сейчас скрывших информацию о подвигах Сталина в Гражданской войне» (с. 238).

Через все главы книги проходят сквозные, но плотно переплетённые темы: переформатирование прошлого волей Сталина в интересах текущей советской внутренней и внешней политики; судьбы не только вовлечённых в этот процесс людей, но и, как следствие, искусства, литературы и науки; замена устойчиво-отрицательных оценок личности и деятельности Ивана Грозного устойчиво-положительными.

К идее о том, что прошлое можно менять и редактировать Сталин пришёл, по мнению автора, намного раньше, чем дал команду по тотальному переписыванию истории страны в целом (это произошло в ходе работы над учебником по истории СССР, вышедшим в 1937 г.) и по переоценке роли Ивана Грозного в частности. В фильме «Октябрь» (1927) «прошлое впервые стало управляемым» (с. 349). Эйзенштейн в угоду Сталину вырезал все кадры с Л.Д. Троцким. Генсеку этот приём понравился. Он «уже тогда почуял в методе Эйзенштейна нечто особенное, для него крайне важное – способ скорректировать прошлое» (с. 346). Илизаров считает, что «Сталин замыслил сконструировать для советских людей новое прошлое… Вождь после некоторых колебаний, подобно Грозному, “перебрав людишек”, центральной исторической фигурой сделал средневекового царя Ивана IV, мобилизовав на его возвеличивание лучшие творческие силы страны» (с. 49): Виппера, Толстого, Эйзенштейна и фигуры калибром поменьше. Всё это было сделано для того, полагает автор, чтобы Сталин мог «через переоценку опричнины Грозного… получить моральную индульгенцию на самый массовый террор в истории человечества» (с. 140). Центральный авторский вывод повторяется много раз. Илизаров прослеживает эту сюжетную канву с Иваном IV: «Всю грозненскую эпопею Сталин раскручивал лично» (с. 117), «“канонизация” Ивана Грозного по-советски продвигалась упорно и шаг за шагом, вплоть до смерти Иосифа Сталина» (с. 208).

Множество нюансов этой эпопеи, подмеченных автором, помогают всесторонне воспринять историю. Например, насколько особое значение прокату фильма «Иван Грозный» придавал Сталин, если после одобренного им сценария первой серии «бóльшая часть сохранившейся кинопромышленности страны стала работать на Эйзенштейна» (с. 427). Это, считает Илизаров, было нужно генсеку. Он являлся «одним из величайших преступников XX века… вполне осознававший свои действия и дававший себе отчёт в том, к чему они ведут и куда направлены… не случайно, что никому не подконтрольный диктатор пытался обелить себя не только перед современниками, но и перед нами, их потомками» (с. 11).

Автор затрагивает очень важную проблему: для выполнения такой задачи обладал ли Сталин необходимыми талантами, знаниями и способностями? Далее даны его личностные характеристики: до 1917 г. Сталин не отличался начитанностью, ничего не понимал в искусстве, театре, живописи, технике, кинематографе, однако к середине 1930-х гг. он «взял на себя роль подлинного киномана, верховного цензора и мелочного руководителя общим кинопроизводством»; «был хитрым и наблюдательным человеком и не более того» (с. 351); «беспардонный недоучка-генсек» (с. 303); «не талант и не особенный ум, а лютая сила даёт им (вождям. – <em>В.И.</em>) решать: “что так, а что не эдак”» (с. 352). Несомненно, что не только к исторической науке, но и к литературе, театру, кинематографу можно отнести следующее авторское обобщение: «Зная его (Сталина. – <em>В.И.</em>) творческие способности и уровень подготовки в области истории, убеждён, что кроме расплывчатой постановки задачи, решения организационных вопросов (здесь его ловкость неоспорима), хаотичных попыток дать перечень установок и стилистических правок, Сталин в учебник ничего не внёс. Но он внёс основное: дух сталинизма, т.е. дух насилия, ненависти, исторической лжи. И это, конечно, главное» (с. 86).

В книге содержится много предположений, обобщений, отступлений по поводу тех исторических сюжетов, с которыми соприкасались её герои. Иногда это достаточно спорные утверждения. Так, Илизаров пишет: «Агрессия скорее препятствует, чем способствует глубоким реформам и плодотворным заимствованиям страны-агрессора. Примером тому служит, в частности, история царствования Петра I, который после победы над шведами резко притормозил реформаторскую деятельность и внёс произвол и хаос в наследственные и иные дела, потрясшие Россию в XVIII в. Ещё в большей степени это относится к царствованию Ивана Грозного» (с. 40). Считаю, что в случае с российским императором всё не так однозначно.

В работе затронуто немало проблем, формально не причастных, к основной теме, но её дополняющих. Автор в деталях восстанавливает историю, связанную с возвеличиванием роли Сталина в обороне Царицына. Становится понятным, что Сталин ещё до проявления его интереса к фигуре Ивана Грозного успел наработать приёмы «вторжения» в историю и её коррекции.

При чтении книги иногда возникает желание поспорить с автором, поскольку в его построениях присутствуют противоречия. Так, он пишет, что через опричнину «царь преследовал цель превзойти золотоордынских правителей и османских султанов по степени концентрации всех видов власти в своих руках» (с. 152). Соответственно, цель была. Но далее он утверждает, что «удары опричнины наносились бессистемно, а точнее хаотично, по всем сословиям, и никакой далеко идущей положительной государственной цели, кроме запугивания, грабежа и усиления тирании, не преследовали» (с. 187).

Хотелось бы уточнить ещё один вопрос: не была ли позиция Виппера искренней, несмотря на более позднее встраивание её в сталинскую концепцию? Ведь выводы об Иване Грозном историк сделал без какого-либо давления на него в 1922 г., и они являлись частью его широкой конструкции «Восток – Запад». Сталинское же решение возвысить царя и опричнину до положительных исторических субъектов стало для Виппера приятным подтверждением его прежних выводов.

По совокупности сформулированных автором характеристик Сталина выходит фигура неглупого, хитроватого, цепкого администратора среднего масштаба, без признаков морали. Но ведь он создал, удерживал и развивал громадную систему, пусть и через насилие как основной инструмент, и с чудовищными потерями. По силам ли такое средненькой личности? Полностью принимая авторские выводы о запредельной аморальности Сталина, хочется возразить: зло тоже бывает масштабным.

Книгу об интерпретации образа Ивана Грозного в сталинскую эпоху вполне можно считать энциклопедией сталинизма – настолько широкими оказались охват и сущностная взаимосвязь рассматриваемых в ней проблем. Здесь в достаточной мере присутствуют все квалификационные параметры академического исследования, в то же время автор выходит за их пределы, активно и эмоционально, добротным русским языком высказываясь по наиболее принципиальным позициям, доходя порой до памфлетного уровня («людоедские достижения Сталина») (с. 376). Оправдан ли такой стиль? Думается, что да. Илизаров не скрывает своих оценок вождя, в результате под пером знатока сталинской эпохи история «очеловечивается», устоявшиеся схемы пересматриваются. Автор внятно высказывается по поводу такого подхода: «Наука истории пыталась жить по законам точных, доказательных и проверяемых дисциплин и многого достигла на этом пути. Но и потеряла очень важные качества, полученные от единоверного искусства: страсть, эмоциональную оценку человеком (историком) жизни и деятельности другого человека (героя), высокий гуманизм, поднимающийся до всечеловечности» (с. 194).

Автор предпринял исследование, сознательно не сторонясь моральных аспектов и не скрывая своей позиции: видимо, рассматриваемую тему невозможно изучать под лозунгом объективности и беспристрастности. Поскольку перед нами высокопрофессиональный труд, претензия на сопряжённость выводов и морали, думается, оправдана. Безусловно, книга Б.С. Илизарова внесёт существенный вклад в процесс решения такой многомерной задачи, как осмысление сталинизма.