Исторически китайское присутствие в России связано с Дальним Востоком и частично – с Сибирским краем. Именно в этих границах происходило большинство массовых контактов с китайскими мигрантами, здесь находились места их компактного проживания и объекты хозяйственной деятельности. Центрами притяжения китайской миграции в годы «раннего» Советского Союза стали крупные города и дальневосточные окраины. В 1926 г., например, в стране находились свыше 100 тыс. китайцев, более 70 тыс. из них проживали на Дальнем Востоке¹. В большинстве городов этого края, как в Москве и Ленинграде, в 1920-х гг. оформились представительные китайские общины². Однако в 1930-х гг. трансграничные миграции между двумя государствами практически прекратились, а оставшихся в стране китайцев частично «выдавили», выслали или уничтожили³.

Значительная часть исследований по рассматриваемой теме основана на материалах Дальнего Востока и Сибири⁴. Особое внимание историки уделяли вопросам организации культурно-просветительской работы среди китайских трудящихся, а также мероприятиям по улучшению их уровня жизни (создание учебных заведений, колхозов, «китайских» театров, издание газет на китайском языке и др.)⁵.

Присутствие китайских мигрантов вне зоны российско-китайского фронтира и крупных городов в 1920–1930-х гг. является неразработанной исследователями проблемой. Для восполнения данного пробела требуется целостная реконструкция пребывания китайцев в России, в том числе в региональном ракурсе⁶. Необходимо выяснить: когда и что привело китайцев на Урал; как соотносятся истории их присутствия в тот период в регионе и в СССР в целом; оставались китайцы преимущественно маятниковыми мигрантами, или постепенно происходило их укоренение, какие формы социальной организации они выработали. Цель статьи – на примере Урала показать развитие в небольших советских городах сообществ китайских мигрантов в 20–30-х гг. XX в.

Исследование базируется в основном на документах, выявленных в региональных архивах: Объединённом государственном архиве Челябинской области (ОГА ЧО), Пермском государственном архиве социально-политической истории (ПермГАСПИ), Государственном архиве административных органов Свердловской области (ГАА СО), Государственном архиве Пермского края (ГА ПК). Так, сведения о постоянно проживавших в регионе китайцах и о некоторых «временных» мигрантах, посещавших Южный Урал в 1920-х гг., обнаружены в ОГА ЧО: ф. Р-422, Р-11 (административные отделы Троицкого и Челябинского окружных исполнительных комитетов); ф. Р-467. Управление Министерства безопасности Российской Федерации по Челябинской области; ф. Р-252. Комиссия по делам бывших красногвардейцев и красных партизан.

Личные дела мигрантов и репрессированных китайцев (содержат биографическую информацию и материалы допросов) найдены в фондах: ПермГАСПИ – ф. 641. Уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учёта в ИЦ УВД Пермского облисполкома, а также ГАА СО – ф. Р-1. Управление ФСБ РФ по Свердловской области. Ценные сведения о возрасте и занятости китайцев в Оренбуржье содержит «Книга памяти жертв политических репрессий…»⁷.

Работу с документами затрудняла их ветхость. Некоторые тексты оказались не читаемы, а архивные дела часто содержали лишь отрывочные сведения. Многие следственные материалы периода Большого террора ещё закрыты для исследования. В некоторых архивах невозможно работать со списками репрессированных – не все соответствующие дела выдаются в читальные залы. Это существенно затруднило поиск, сбор и обработку информации.

Выбор же уральских китайцев в качестве объекта исследования обусловлен следующими соображениями. Расположенный на стыке Азии и Европы регион исторически является перекрёстком миграционных маршрутов и служит зоной межэтнических контактов. Здесь прослеживаются основные волны миграций китайцев в позднеимперский период. В годы Русско-японской войны в Пермской губ. оказались выдворенные с театра военных действий «желтолицые» (японцы, корейцы и китайцы), а во время Первой мировой войны заводы и угольные шахты Урала стали центром применения «жёлтого труда»⁸.

Важную роль в обеспечении движения китайских рабочих в глубь страны сыграл Челябинский переселенческий пункт. Здесь китайцы мылись в бане, их прививали от болезней, проводили медицинский осмотр, после которого больных отправляли на родину⁹. По данным А.А. Аникста, к 1 сентября 1917 г. на предприятиях Российской империи трудились 67 121 китайских рабочих (11 419 из них – на уральских заводах)¹⁰.

После революционных событий 1917 г. произошёл крах промышленного производства в стране¹¹. Через Урал пошёл поток возвратной миграции китайских рабочих: только с 1 января по 18 марта 1918 г. через Екатеринбург проследовали на восток 17 902 человека¹² (однако даже в апреле в регионе оставались 2 213 рабочих из Китая¹³). Как известно, ещё в 1916 г. китайские рабочие, отбывавшие на родину после окончания трудового контракта, «плохо снабжались тёплой одеждой и пищей»¹⁴. Нетрудно представить, насколько суровыми стали условия транспортировки этих людей в хаосе революционных событий. Кроме того, эвакуация затруднялась нараставшими перебоями в работе железнодорожного транспорта¹⁵. Оставшиеся без работы китайцы оседали в окрестных городах, где занимались в основном мелкой торговлей. Так, жителей Перми китайские коробейники беспокоили навязчивыми просьбами приобрести их товары. Ощутимое усиление конкуренции вызывало недовольство местных торговцев¹⁶.

Гражданская война в Советской России остановила процесс возвращения на родину китайских рабочих. Значительное их число участвовало в боевых действиях¹⁷, в том числе на Восточном фронте (Урал)¹⁸. По окончании войны советское правительство предприняло некоторые меры по эвакуации китайцев¹⁹. Тем не менее многие из них остались жить в РСФСР или вернулись туда, спасаясь от царившей в Китае массовой безработицы. В 1920–1930-х гг. даже небольшое число китайцев на Урале стали заметной этнической общностью²⁰. Органы местной власти принимали меры по укреплению законности внутри китайских общин, ликвидации их «автономности»²¹ и устранению разницы между «белым» и «жёлтым» трудом²².

Однако до конца 1930-х гг. сохранялось крайне тяжёлое материальное и бытовое положение большинства китайских рабочих²³. Их место в социальной иерархии, малый процент грамотности – всё это затрудняло адаптацию в советском обществе, снижало эффективность образовательной и воспитательной работы. Со стороны местного населения были случаи избиения китайцев и звучали оскорбления, пренебрежительные обращения («ходя», «китаёза»). Среди китайцев не утихали слухи о скорых расправах («топить будут в Амуре»)²⁴.

При этом в 1920-х гг. массовые трудовые миграции китайцев сочетались с методичными попытками государства установить над этим явлением контроль и вытеснить уроженцев Китая из сферы торгового предпринимательства. Социально-экономические преобразования в Стране Советов в конце 1920–1930-х гг. сопровождались мощным давлением на частную торговлю – важнейшую сферу занятости китайцев после завершения Гражданской войны²⁵. Сказывались и внешние факторы. Ограничение трудовой миграции в СССР со стороны китайских властей, советско-китайский конфликт на КВЖД в 1929 г., захват японцами Маньчжурии – всё это сделало практически невозможным организованный завоз рабочих из Китая. Кроме того, новая модель социально-экономического развития, сложившаяся в СССР в 1930-х гг., не предполагала потребности в найме китайских рабочих²⁶.

По мере роста внешнеполитической напряжённости для СССР и его внутренних преобразований власти всё больше сомневались в лояльности членов китайской и корейской общин²⁷. Дальнейшая жёсткая политика в отношении их представителей обосновывалась логикой реального или символического противостояния между СССР («страной-крепостью») и «капиталистическим миром»²⁸.

Органы государственной безопасности методично осуществляли «превентивные» меры против корейских и китайских шпионов²⁹. В действиях центральных и местных органов власти всё более отчётливо прослеживался курс на вытеснение мигрантов («неблагонадёжного элемента») за пределы страны³⁰.

Осенью 1937 г. из приграничных районов Дальнего Востока выселили 170–180 тыс. советских корейцев. Затем настала очередь китайцев, и по стране прошла волна репрессий: не менее 11 тыс. человек (китайцев и членов семей других национальностей) отправили в Синьцзян, Казахстан и разные районы Дальневосточного края³¹. Так завершилась история пребывания китайцев в Советском Союзе, а образы «китайца» и «китайца-мигранта» ушли на периферию исторической памяти вплоть до середины XX в.

Исследование комплекса вопросов – возраст, место рождения, семейное положение, род занятий, участие в общественном движении и уровень образования китайцев на Урале – позволяет понять, как мигранты обустраивались в регионе, осваивали новые для себя профессии, меняли места жительства, создавали семьи и т.д. В статье представлены районы Южного и Среднего Урала. На разных этапах административных преобразований в них входили некоторые округа Уральской обл.³² и Оренбургский округ – Средневолжской. Относительно 1930-х гг. рассмотрены Чкаловская, Свердловская, Пермская и Челябинская области. Далее все эти территории обозначены понятием «Урал».

В середине 1920-х гг. общая численность китайцев, постоянно проживавших практически во всех городских поселениях региона, скорее всего, не превышала 500–550 человек (между тем в Челябинске и его окрестностях, например, уже в 1920 г. было порядка 30 китайцев)³³. В 1926 г. на Урале находились 368, а в 1939 г. – 472 китайца³⁴.

Значительную часть китайцев составляли рабочие, родившиеся ещё в XIX в. и приехавшие на Урал в годы Первой мировой войны (см. табл. 1). Но были и родившиеся в начале XX в. и прибывшие в регион, скорее всего, либо маленькими детьми, либо уже после установления там советской власти. Например, некий Зань Миньюй приехал в СССР в 15 лет³⁵.

Таблица 1

Принадлежность китайских мигрантов на Урале к различным поколениям (по годам рождения)

Составлено по: ОГА ЧО, ф. Р-467, оп. 3, д. 4529, л. 1; д. 4530, л. 1; л. 6; д. 4532, л. 5–6; д. 5874, л. 5; д. 8358, л. 4; д. 9023, л. 7; оп. 4, д. 3802, л. 1; д. 4207, л. 1; д. 4531, л. 4; д. д. 5310, л. 1; 4538, л. 4; д. 5056, л. 1; ф. Р-252, оп. 1, д. 425, л. 3; ПермГАСПИ, ф. 641, оп. 1, д. 191; л. 1, 3; д. 424, л. 1, 3; д. 460, л. 1, 3, 5; д. 681, л. 1, 3; д. 684, л. 1–3; д. 872, л. 1, 3; д. 895, л. 2, 3; д. 908, л. 1, 3; д. 920, л. 1, 3; д. 1024, л. 1, 3; д. 1036, л. 1, 3; д. 1118, л. 1, 3; д. 1206, л. 1, 3; д. 1310, л. 1, 3; д. 1312, л. 1, 3; д. 1328, л. 1, 3; д. 1963, л. 1, 3; д. 2182, л. 1, 3; д. 2371, л. 1, 3; д. 2372, л. 1, 3; д. 2373, л. 1, 3; д. 2374, л. 1–5; д. 2736, л. 1, 3; д. 3046, л. 1, 3; д. 3763, л. 1, 3; д. 3772, л. 1, 3; д. 3893-р, л. 1, 3; д. 4088, л. 1, 3; д. 5144, л. 1, 3; д. 5415, л. 1, 3; д. 5415, л. 1, 3; д. 6975, л. 1, 3; д. 7013, л. 1, 3; д. 7231, л. 1, 3; д. 7321, л. 1, 3; д. 7450, л. 1, 3; д. 7576, л. 1, 3; д. 7580, л. 1, 3; д. 7661, л. 1, 3; д. 8057, л. 1, 3; д. 8621, л. 1, 3; д. 8864, л. 1, 3; д. 9066, л. 1, 3; д. 9555, л. 1, 3; д. 9568, л. 1, 3; д. 9847, л. 1, 3; д. 9916, л. 1, 3; д. 10010, л. 1, 3; д. 10041, л. 1, 3; д. 10066, л. 1, 3; д. 10074, л. 1, 3; д. 10911, л. 1, 3; д. 13452, л. 1, 3; д. 13876, л. 1, 3; д. 14281, л. 1, 3; д. 14679, л. 1, 3; д. 15016, л. 1, 3; д. 15258, л. 1, 3; д. 15453, л. 1, 3; д. 16884, л. 1, 3; ГАА СО, ф. Р-1, д. 1399, л. 2–3; д. 1646, л. 1; д. 1815, л. 4; д. 2480, л. 2, 3; д. 2870, л. 1–2; д. 3045, л. 2; д. 3055, л. 2–3; д. 3058, л. 4; д. 3113, л. 3; д. 6629, л. 3; д. 9405, л. 2; д. 18435, л. 2; д. 18435, т. 2, л. 1–3; д. 24102, л. 1, 2; д. 24739, л. 1–4; д. 27088, л. 1–3; д. 30965, л. 1; д. 34007, т. 1, л. 2; д. 34007, т. 2, л. 2; д. 34506, л. 3; д. 40010, л. 1–3; д. 40011, л. 2–3; д. 40012, л. 1; д. 40157, л. 1–3; д. 40335, л. 1, 2; д. 40336, л. 1; д. 40337, л. 2; д. 40615, л. 1–3; д. 41430, л. 1; д. 41433, л. 2; д. 41435, л. 2; д. 42173, л. 2; д. 42177, л. 3; д. 42601, л. 2; д. 42775, л. 1; д. 46601, л. 2; Книга памяти жертв политических репрессий в Оренбургской области. С. 16–253.

Большинство осевших на Урале в те годы китайцев, прибывших в Россию в конце XIX – начале XX в, – это уроженцы северо-восточных районов их родины, в первую очередь провинции Шаньдун³⁶ (см. табл. 2). В некоторых случаях установить место рождения мигрантов невозможно: часто такой информации в архивных делах нет, либо написано: «Китай» или название какой-то деревни, без указания провинции.

Итак, мобильность китайцев была довольно высокой. В поисках заработка они перемещались по советской территории, меняя места жительства и работы. Поскольку полных данных найти пока не удалось, показать перемещения китайцев можно только на примере Челябинского и Троицкого округов Уральской обл. Прибыв в СССР, китайцы передвигались с целью заработка и трудоустройства из города в город. Например, из Читы в Троицк (по торговым делам), а также из Витебска, Кустаная, Челябинска, Петропавловска, Москвы и Уфы³⁷. Так, один из документов свидетельствует, что в январе 1927 г. в Самару из Челябинска прибыли трое китайцев³⁸. В некоторых делах вообще нет информации о прежнем месте пребывания мигранта.

Таблица 2

Место рождения китайских мигрантов, находившихся в Челябинской, Пермской и Свердловской областях

__________________________ Подсчитано и составлено по: ОГА ЧО, ф. Р-467, оп. 3, д. 4529, л. 6; д. 4530, л. 1; д. 4532, л. 5–6; д. 5874, л. 5; д. 8358, л. 4; д. 9023, л. 7; оп. 4, д. 3802, л. 1; д. 4207, л. 4; д. 4531, л. 4; д. 4538, л. 10; д. 5056, л. 5; д. 5310, л. 1; ф. Р-422, оп. 6, д. 18, л. 4; д. 19, л. 1; д. 20, л. 1; д. 23, л. 1; д. 24, л. 1; д. 31, л. 1; д. 44, л. 1; д. 71, л. 1; д. 74, л. 1; д. 75, л. 1; д. 76, л. 1; д. 77, л. 1; д. 80, л. 1; д. 81, л. 1; д. 84, л. 1; д. 88, л. 1; д. 125, л. 2; д. 126, л. 1; д. 128, л. 1; д. 141, л. 1; д. 143, л. 1; д. 149, л. 1; д. 150, л. 1; д. 151, л. 1; д. 153, л. 1; д. 154, л. 1; д. 159, л. 1; д. 160, л. 1; д. 162, л. 1; д. 163, л. 1; д. 164, л. 1; д. 165, л. 1; д. 167, л. 1; д. 168, л. 1; д. 180, л. 1; д. 182, л. 1; д. 185, л. 1; ф. Р-11, оп. 2, д. 38, л. 105; ПермГАСПИ… см. примеч. к табл. 1. … д. 46601, л. 2.

Проследить направления перемещений с территории Троицкого округа сложнее. В листах для убывших лиц часто можно увидеть либо запись «выбыл, неизвестно куда», либо пустую графу. Большинство людей приезжали из ближайших городов (Челябинск, Кустанай и Уфа). Среди направлений выезда преобладали Челябинск и Москва. В личных делах репрессированных китайцев отчётливо выделяются дальневосточный вектор (Владивосток, Иркутск, Чита, Хабаровск) и «столичный» (Москва и Киев)³⁹.

Таблица 3

Информация о прибытии и выезде китайцев (Троицкий округ Уральской обл. во второй половине 1920-х гг.)

_____________________________ Подсчитано и составлено по: ОГА ЧО, ф. Р-422, оп. 6, д. 16, л. 4; д. 17, л. 6; д. 19, л. 5; д. 20, л. 7; д. 24, л. 2; д. 31, л. 3; д. 44, л. 7; д. 53, л. 21; д. 71, л. 5; д. 74, л. 4; д. 75, л. 4; д. 76, л. 4; д. 77, л. 2; д. 79, л. 5; д. 80, л. 10; д. 81, л. 12; д. 88, л. 5; д. 125, л. 7; д. 126, л. 2; д. 128, л. 3; д. 141, л. 4; д. 143, л. 5; д. 148, л. 3; д. 149, л. 4; д. 151, л. 3; д. 150, л. 9; д. 152, л. 3; д. 153, л. 2; д. 154, л. 3; д. 159, л. 2; д. 160, л. 3; д. 162, л. 2; д. 163, л. 4; д. 164, л. 5; д. 165, л. 3; д. 167, л. 6; д. 175, л. 7; д. 182, л. 9; д. 185, л. 2.

Важным показателем укоренённости китайских мигрантов в принимавшем их обществе является создание семей⁴⁰. Согласно трудовому характеру миграции и историческим особенностям большинство китайцев составляли мужчины. Сведений о китаянках пока не обнаружено. Многие китайцы были женаты на русских женщинах и имели от них детей, обычно два–три ребёнка. Например, семейное положение китайских мигрантов в Челябинской и Пермской областях: холостых – 49 человек; вдовцов – 1; женатых – 67 человек⁴¹. Большинство холостяков относились к категории временных мигрантов или только прибывших в 1920-х гг. Не исключено, что они тоже обзавелись семьями, если не покинули край. Нельзя забывать и о «гражданских» браках.

Важной чертой в коллективном портрете группы является занятость; основные сферы деятельности – неквалифицированный физический труд, торговля и сфера обслуживания (см. табл. 4). Участие китайских трудящихся в кооперативном движении способствовало их объединению, ускоряло их интеграцию в социально-экономическую жизнь СССР. Например, в Троицке несколько китайцев занимались изготовлением кваса⁴². В 1930-х гг. на Урале работали, как минимум, пять «китайских» артелей: «Красный Восток», «Восточный рабочий»; сельскохозяйственные – им. Сунь Ятсена и «Красный Восток»⁴³; им. 10-й годовщины Красной армии и торгово-производственная кооперативная артель инвалидов «Китайский рабочий»⁴⁴. Основной деятельностью последней – достаточно успешного предприятия – была мелкая розничная торговля в киосках «различной бакалеей и табачными изделиями». Помимо торговых киосков в структуре артели работала прачечная. Во второй половине 1920-х гг. руководство предприятия пыталось решить важные вопросы – улучшения быта китайцев Урала (выделение помещения для организации культурной работы, открытие школы для китайских детей, улучшение жилищных условий и т.д.)⁴⁵. Реализация этих замыслов вполне могла привести к оформлению более организованной и сплочённой китайской общины. Однако росту кооперативного движения уже препятствовали на союзном уровне. Форсированная индустриализация, коллективизация сельского хозяйства и давление государства на частную торговлю вынудили китайцев осваивать ту или иную «рабочую» специализацию (на шахтах, промышленных и сельскохозяйственных предприятиях и др.).

Таблица 4

Профессии и род занятий китайских мигрантов на Урале

______________________________ Подсчитано и составлено по: ОГА ЧО, ф. Р-467, оп. 4, д. 3802, л. 4; д. 4207, л. 1; д. 5310, л. 1; д. 4531, л. 4, 14; д. 4538, л. 4, 14; д. 5056, л. 1; оп. 3, д. 4529, л. 6; д. 4530, л. 1; д. 4532, л. 5–6; д. 8358, л. 4; д. 9023, л. 7; ф. Р-422, оп. 6, д. 18, л. 4; д. 19, л. 1; д. 20, л. 1; д. 23, л. 1; д. 24, л. 1; д. 31, л. 1; д. 44, л. 1; д. 71, л. 1; д. 74, л. 1; д. 75, л. 1; д. 76, л. 1; д. 77, л. 1; д. 79, л. 1; д. 80, л. 1; д. 81, л. 1; д. 84, л. 1; д. 88, л. 7; д. 125, л. 3; д. 126, л. 1; д. 128, л. 1; д. 141, л. 1; д. 143, л. 1; д. 148, л. 1; д. 149, л. 1; д. 150, л. 1; д. 151, л. 1; д. 152, л. 1; д. 153, л. 1; д. 154, л. 1; д. 159, л. 1; д. 160, л. 1; д. 162, л. 1; д. 163, л. 1; д. 164, л. 1; д. 165, л. 1; д. 167, л. 1; д. 168, л. 1; д. 173, л. 1; д. 175, л. 1; д. 180, л. 1; д. 182, л. 1; д. 185, л. 1; ф. Р-11, оп. 2, д. 38, л. 83 об., 93 об., 98 об.; ПермГАСПИ… см. примеч. к табл. 1.

Участие китайцев в общественной жизни страны было минимальным. Существовавшие ранее формы социальной организации, скорее всего, трансформировались в артели, совместное кустарное производство и сбыт продукции и т.д. Значительную часть репрессированных китайцев составляли беспартийные. Примечательно, что в Челябинской обл. был репрессирован даже член Коммунистической партии Китая (КПК). Несмотря на репрессии, к концу 1938 г. на Урале оставались жить китайцы, являвшиеся членами ВКП(б). По всей стране их насчитывалось 577 человек, из которых шесть проживали на Урале – по три коммуниста и кандидата в члены ВКП(б)⁴⁶. Например, в общественном движении в Челябинской, Свердловской и Пермской областях участвовали: бывшие члены ВКП(б) – 9 китайцев; члены ВКП(б) – 7; беспартийные – 87; член КПК – 1; без указания партийности – 17 китайцев⁴⁷.

Практически непреодолимым барьером на пути интеграции в общество для китайских мигрантов оставались незнание русского языка или слабое владение им. Это отрицательно сказывалось на уровне образования и снижало возможности социальной мобильности людей. Большинство китайцев не имели даже начального образования, также среди них было очень мало грамотных людей (см. табл. 5).

Таблица 5

Образование китайских мигрантов (Челябинская, Пермская и Свердловская области)

______________________________ Подсчитано и составлено по: ОГА ЧО, ф. Р-467, оп. 3, д. 4529, л. 6; д. 4530, л. 5–6; д. 4532, л. 5–6; д. 5874, л. 5; д. 8358, л. 4; д. 9023, л. 7; оп. 4, д. 3802, л. 4; д. 4207, л. 5; д. 4531, л. 4; д. 4538, л. 1; д. 5056, л. 5; д. 5310, л. 4; ф. Р-422, оп. 6, д. 18, л. 4; д. 19, л. 1; д. 20, л. 1; д. 23, л. 1; д. 24, л. 1; д. 31, л. 1; д. 44, л. 1; д. 71, л. 1; д. 74, л. 1; д. 75, л. 1; д. 76, л. 1; д. 77, л. 1; д. 79, л. 1; д. 80, л. 1; д. 81, л. 1; д. 84, л. 1; д. 88, л. 7; д. 125, л. 3; д. 126, л. 1; д. 128, л. 1; д. 141, л. 1; д. 143, л. 1; д. 148, л. 1; д. 149, л. 1; д. 150, л. 1; д. 151, л. 1; д. 152, л. 1; д. 153, л. 1; д. 154, л. 1; д. 159, л. 1; д. 160, л. 1; д. 162. л. 1; д. 163, л. 1; д. 164, л. 1; д. 165, л. 1; д. 167, л. 1; д. 168, л. 1; д. 173, л. 1; д. 175, л. 1; д. 180, л. 1; д. 182, л. 1; д. 185, л. 1; ф. Р-11, оп. 2, д. 38, л. 83 об., 93 об., 98 об.; ПермГАСПИ… см. примеч. к табл. 1… д. 46601, л. 2.

Репрессии на Урале затронули примерно 40–50% китайцев⁴⁸. На основании сомнительных и зачастую «выбитых» показаний составлялся обвинительный приговор. «Вербовщиками» японской разведки обычно являлись китайцы и корейцы, с которыми обвиняемый вместе когда-то работал⁴⁹. После непродолжительного расследования, как правило, все члены «японской разведывательной» организации признавались виновными.

Материалы некоторых следственных дел достоверно отражают коллективную биографию бывших жителей Китая, осевших в СССР в 1920–1930-х гг. Теоретически они могли бы составить «ядро» китайской общины, поскольку принимали участие в Гражданской войне, имели опыт организационной работы, достаточно высокий уровень образования и сравнительно хорошо владели русским языком.

Рассмотрим наиболее показательные биографии. Цун Сянюн⁵⁰ приехал в Россию в 1916 г. для работы на железной дороге, занимал должность секретаря китайских рабочих. В 1918 г. во время Гражданской войны вступил в Красную армию. После демобилизации вернулся к организационной работе среди трудящихся соотечественников. В 1930 г. Цун-Сян-Юн приехал в Челябинск и поступил на работу председателем артели «Красный Восток», в которой трудилось немало китайцев. Выяснить, избежал ли он репрессий, пока не удалось.

Весьма интересно следственное дело уроженца той же провинции Ван Сянгуя⁵¹. Судя по всему, он впервые прибыл в Россию ещё до революции (1916), но его присутствие в стране в тот период документы не подтверждают⁵². В 1922 г. этот человек «нелегально» пересёк советско-китайскую границу и обосновался в Москве, где существовала крупная община китайских мигрантов⁵³. Работал он в одной из китайских красилен, промышлял мелкой торговлей. О его включённости в местное общество свидетельствует создание семьи. Китаец женился на русской женщине-москвичке; в браке родились четверо детей – Елена (1927), Евгений (1930), Тамара (1931) и Борис (1934)⁵⁴. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. с усилением давления государства на частный сектор в целом и китайскую общину в частности Ван Сянгуй покинул столицу. Затем он попеременно проживал в Калинине, Подмосковье (Перово) и Ржеве⁵⁵. Не имея возможности найти другого источника заработка, китаец торговал галантереей, спичками, папиросной бумагой, выпекал и продавал на рынке хлеб, за что был осуждён как спекулянт⁵⁶.

Этот человек хорошо владел русским языком, поэтому имел определённый авторитет среди китайцев. Вполне возможно, он выполнял посреднические функции в торговых и других делах между китайцами и местными жителями. Согласно сводкам агентов ОГПУ на квартире Ван Сянгуя часто собирались его соотечественники для игры в карты на деньги⁵⁷. Это была одна из наиболее распространённых форм времяпрепровождения: во время карточной игры китайцы общались и решали важные для них вопросы.

Ухудшение положения китайской общины в Москве вынудило Ван Сянгуя отправиться на Урал, где возводились индустриальные гиганты, а значит, требовалась рабочая сила и была возможность заработать. В 1934 г. он переехал на станцию Кизил, в 1935 г. уехал в Уфалей, с 1935 г. проживал в посёлке Касли, где работал поваром в артели «Инвалид»⁵⁸. В 1938 г. Ван-Сянгуя обвинили в шпионаже в пользу Японии и в диверсионной работе на территории СССР. Умер он в лагере в апреле 1941 г.⁵⁹

Личное дело М.М. Матвеева (в материалах дела – Лу-Ни, родившегося в провинции Хунань в 1907 г.). Этот человек – яркий пример представителя той части китайской общины, которая взаимодействовала с органами власти и участвовала в советской общественной жизни. В 1927–1929 гг. Матвеев обучался в Коммунистическом университете трудящихся Китая в Москве, в 1931–1936 гг. – в Восточно-Сибирском горном институте в Иркутске, он женился на русской женщине, в 1930 г. у них родился сын Александр, а незадолго до ареста главы семьи на свет появилась дочь Тамара. Помимо русского, Матвеев владел английским, японским и китайским языками. У него была насыщенная и нетипичная для большинства китайских трудящихся трудовая биография. В 1929–1936 гг. Матвеев занимал важные должности на дальневосточных золотых приисках, заведовал интернациональным сектором, состоял редактором китайской секции в радиоцентре в Иркутске, с 1937 г. работал помощником главного инженера Первомайского рудника в районе Карабаша⁶⁰, но в феврале 1938 г. был арестован за шпионскую и диверсионную деятельность в пользу Японии, а в апреле расстрелян.

Таким образом, в 1920–1930-х гг. на китайское присутствие в Уральском крае повлияла его индустриальная и географическая специфика. Основу общины китайцев составили рабочие, приехавшие на уральские заводы ещё в годы Первой мировой войны. Революционные события и крах промышленного производства вызвали эвакуацию «жёлтых рабочих» в Китай, но этим замыслам не дали воплотиться в полном объёме перегруженность железнодорожного транспорта и начавшаяся в России Гражданская война. Потеряв средства существования, безработные китайцы искали убежище и пропитание в окрестностях остановившихся заводов и шахт или пополняли ряды Красной армии.

После установления советской власти китайцы дореволюционной миграционной волны уже неплохо освоились в принявшем их обществе, занялись торговлей и различными промыслами, обзавелись русскими семьями и приняли советское гражданство. Несмотря на некоторый рост трансграничных миграций в 1920-х гг., численность китайцев на Урале существенно не возрастала и оставалась стабильной. Обновления сообщества за счёт прибывших китайцев практически не происходило. Основную часть этих мигрантов в тот период составили рабочие сельскохозяйственного сектора и золотых приисков, преимущественно ориентированные на маятниковые миграции в зоне фронтира⁶¹. Урал в силу удалённости от границы и особой хозяйственной специфики не стал центром притяжения мигрантов из Китая. С 1929 г. миграционные обмены с этой страной практически прекратились из-за осложнения обстановки на советско-китайской границе.

В дореволюционное время китайцы, отправляясь на заработки в Россию, создавали там «братские общины», в которых действовали круговая порука и клятва – заботиться друг о друге. Иногда среди этих рабочих возникали и криминальные группы⁶². В советское время на Урале не наблюдалось следов существования каких-либо подобных замкнутых китайских сообществ. Трудно сказать, в какой степени мобильность и условия жизни китайцев вне зоны фронтира и крупных городов зависели от неформальных структур. Скорее всего, последние перерастали в хозяйственные объединения (артели, совместное производство, сбыт товаров и др.).

И ещё об одном – погребальной обрядности. Исторически большинство китайцев оставались маятниковыми мигрантами и предпочитали быть похороненными на родине. Один из ярких примеров – известный русский купец китайского происхождения Н.И. Тифонтай, который завещал похоронить себя в Харбине. В годы Первой мировой войны на территории Пермской губ. даже организовали кладбище для погребения прибывших из Китая рабочих. Начав покидать в 1917 г. революционную Россию, китайцы отправляли местным властям прошения об эксгумации останков их соотечественников для последующей кремации и отправки праха на родину⁶³ (пока неизвестно, как происходили захоронения китайцев в 1920–1930-х гг., отправлялись ли останки на родину, имели ли место факты эксгумации более ранних погребений).

В конце 1930-х гг. уроженцы Китая фактически «растворились» в местном населении и о них ничего не известно. В сталинский период о факте проживания в стране китайцев «забыли». Традиция культурного и социального взаимодействия с представителями китайской этнической группы прервалась на продолжительный период. Между тем, несмотря на репрессии, на Урале всё же образовались предпосылки для формирования и развития китайского сообщества в последующие периоды. В городах края по-прежнему оставалось немало потомков смешанных браков, многие уральцы получили тогда опыт повседневного общения с китайцами (сфера торговли, трудовые коллективы, соседство и др.).