Научные интересы доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН С.А. Козлова весьма разнообразны¹, однако специалисты знают его как автора трудов по отечественной истории сельского хозяйства XIX – начала ХХ в.² Данной проблематике посвящена и рецензируемая монография, основанная на широком круге источников. Это документы фондов Центрального государственного архива г. Москвы, Центрального государственного архива Московской области, Центрального архива документальных коллекций г. Москвы; опубликованные материалы Центрального архива ФСБ России, издания Московского общества сельского хозяйства (МОСХ), дневники и воспоминания членов этого общества, посвящённые сельскому хозяйству статьи ряда газет и журналов.

Состоящее из трёх глав исследование «прежде всего нацелено на выяснение роли личностного фактора (тесно связанного со специфической силой экзистенциальной индивидуальности и пассионарности (динамичной предприимчивости) того или иного подвижника) в развитии российской аграрной науки и сельскохозяйственной практики XIX – начала ХХ в.» (с. 7). В основу его архитектоники положен хронологический принцип: первая глава посвящена деятельности отечественных специалистов-аграрников до начала российских преобразований 1860-х гг., вторая – пореформенного периода, третья – рубежа XIX–ХХ вв.

Каждая глава открывается преамбулой с краткой социокультурной, политической и аграрно-экономической характеристикой рассматриваемого периода, затем (подобно параграфам) следуют очерки о теоретиках и практиках устроения «сельской России». Среди них известный «натурфилософ» и аграрник М.Г. Павлов, крупный предприниматель П.А. фон Бильдерлинг, агроном и общественный деятель В.Г. Бажаев, выдающийся аграрник и просветитель М.М. Щепкин, автор литературных и хозяйственных трудов Е.А. Авдеева и др.

«Именно эти люди, – отмечает Козлов, – внесли наибольший реальный вклад в соединение теории и практики в сельском хозяйстве России» изучаемого периода (с. 6). Действовали они в существенно отличающихся условиях и обстоятельствах, но почти всегда позитивно, оригинально, творчески. Козлов с большим уважением относится к своим героям, пожалуй, даже отчасти возвеличивает их. Поскольку почти все они принадлежали к дворянскому сословию, их труды и свершения практически игнорировались как советской аграрной наукой, так и исторической. Видимо, особым вниманием автора к дворянству можно объяснить неравномерное распределение им материала. Его явно не устраивал тривиальный подход – дать примерно равный по объёму материал. В первую главу (171 с.) включены очерки о шести выдающихся учёных-аграрниках, во вторую (86 с.) – о четырёх, а в третью (195 с.) – всего о троих. Напомним, что на протяжении XIX в. число занимавшихся наукой «не дворян» возрастало, а представителей привилегированного сословия – уменьшалось. Возможно, интуитивно желая «перебороть» это обстоятельство, исследователь и акцентирует внимание на дворянах. Он воздал должное трудам и поискам «забытых» соотечественников, показав уникальное аграрное наследие императорской России.

Поскольку организаторами и реформаторами сельского хозяйства в то время были главным образом помещики, автор акцентирует внимание на хозяйственно-просветительской деятельности МОСХ. Дело в том, что все герои книги (кроме Авдеевой) являлись членами этой динамичной организации (или сотрудничали с ней), выдававшей, как правило, глубоко обоснованные дельные предложения по развитию в России аграрной сферы. В этой связи отметим, что книга в немалой степени повествует о самоорганизации российских учёных-аграрников. Для Козлова наиболее важными стали их новаторские изыскания и практические разработки для сельского хозяйства страны. По его мнению, аграрники дореформенной эпохи создали устойчивую сельскохозяйственную терминологию, утвердили в обществе авторитет аграрной науки (через «Земледельческий журнал» и другие аграрные издания), разработали модели рационального хозяйствования и выработали теоретические основы будущей общенациональной хозяйственной стратегии с учётом региональной специфики (с. 470–479).

Автор отметил личные заслуги каждого персонажа книги в развитии аграрной науки и практическое применение её достижений. Например, Бажаев обосновал способы улучшения травопольного хозяйства и изложил их в руководстве понятным для массового читателя языком (с. 309–310, 312–320, 322, 326; и др.); С.С. Бехтеев организовал первый в России хлебный элеватор (с. 348, 351–352); Щепкин разработал основы «племенного дела» в животноводстве (с. 397–401, 404–410).

Козлов подчёркивает, что российские аграрники всегда были в курсе мировых экономических и сельскохозяйственных новаций и достижений. Так, в первой четверти XIX в. один из пионеров российской аграрной науки Павлов посетил Германию, Великобританию, Швейцарию и Францию с целью изучения особенностей развития их сельского хозяйства. Заметное влияние на учёного оказали преподаватель первого в мире учебного сельскохозяйственного заведения – Меглинской сельскохозяйственной академии в Германии – А.Д. Тэер и натурфилософы Ф.В.Й. Шеллинг и Л. Окен (с. 23–24, 26).

Традиция внимательного исследования иностранного опыта и применения его в России сохранилась и в пореформенный период. В 1860–1870-х гг. аграрник-учёный и практик М.В. Неручев, опираясь часто на зарубежный передовой опыт, в своих многочисленных публикациях критиковал формы и методы природопользования, сохранявшиеся на родине «в результате диктата архаичных общинных традиций, а также ввиду отсутствия помощи со стороны государства» (с. 217–218). Его современник Ф.А. Баталин сделал достоянием широкой общественности наработки в силосовании кормовых трав немецкого профессора-аграрника Г. Зетегаста и французов О. Гоффара и Э. Лекуте (с. 226–227). В начале ХХ в. Щепкин совершил поездку на «Туманный Альбион» для изучения и распространения в России британских достижений в области рационального животноводства (с. 403–405).

Козлов приводит десятки подобных примеров, что позволяет с уверенностью говорить о прочном вхождении российских учёных-аграрников в общеевропейское «аграрно-интеллектуальное пространство». Но знали ли на Западе об успехах российских учёных, использовался ли там их опыт? Ясных ответов на эти вопросы в монографии нет.

При рассмотрении активной просветительской и практической работы отечественных учёных-аграрников Козлов ставит ещё одну проблему – о возможности эффективного использования новаторских аграрных разработок в условиях императорской России. Автор, весьма критически настроенный в этом вопросе, неоднократно подчёркивает, что российская власть почти не знала истинных потребностей сельского хозяйства и не оказывала помощи аграрной науке страны (с. 475–476, 482). Козлов недоумевает относительно того, что нереализованность многочисленных разработок и предложений проистекала не столько из-за недостатка усилий самих деятелей аграрного движения, сколько из-за невнимания и равнодушия правительственных кругов. С этим нельзя не согласиться, однако, на наш взгляд, данный факт весьма объяснимым: бюрократическое государство всегда душит инициативу, «продавливает» свои решения, зачастую оторванные от реальной жизни.

Особо отметим ещё один существенный акцент исследования – в нём не раз критически оценивается архаика русской крестьянской общины. Вывод же автора выглядит, без преувеличения, сокрушительно: роковую роль в судьбе аграрной модернизации России наряду с политическими факторами сыграл «архаично-дремучий крестьянский традиционализм, который в обстановке военных лишений Первой мировой войны проявил свои худшие качества, в том числе стремление к самоизоляции и... круговую общинную поруку насилия и грабежа» (с. 495). Впрочем, исследователь признаёт также и недостатки самих аграрников-дворян, которые, например, возлагали порой неоправданные надежды на сотрудничество с верховной властью, поздно осознали значимость крестьянской кооперации, недооценивали роль женщин в сельском хозяйстве (с. 489).

Книга С.А. Козлова весьма актуальна и полезна для отечественной науки, прежде всего с учётом поставленной в настоящее время задачи обеспечения продовольственной безопасности России. Вместе с тем представленные в исследовании положения и выводы российской аграрной науки ушедшей эпохи являются во многом безвозвратно утраченным наследием. Таким образом, рецензируемое издание оказывается не только веским свидетельством историка, но, по сути, серьёзным обличением широкомасштабных и в основе своей антинациональных экспериментов, которые принесли нашей стране в XX в. столько бедствий.