Везде
Отечественное и зарубежное исламоведение 1980-х гг. и советско-афганская война
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Отечественное и зарубежное исламоведение 1980-х гг. и советско-афганская война
Аннотация
Код статьи
S086956870007391-1-1
DOI
10.31857/S086956870007391-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Гусева Юлия Николаевна 
Аффилиация: Самарский филиал Московского городского педагогического университета
Адрес: Российская Федерация, Самара
Выпуск
Выпуск 6
Страницы
39-46
Аннотация

      

Классификатор
Получено
30.10.2019
Дата публикации
06.11.2019
Всего подписок
87
Всего просмотров
2492
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf Скачать JATS
1 В эпоху советско-афганского противостояния исламская тема оказалась разменной монетой в геополитических играх, средством ведения информационной войны двух сверхдержав. Как справедливо указывает В.С. Христофоров, одной из причин появления советских войск в Афганистане российская историография называет угрозу безопасности среднеазиатских республик, связанную с ростом фундаменталистских настроений не только в Иране и Афганистане, но и внутри Советского Союза, в его «мусульманских» регионах. Данная идея, по существу оправдывавшая советскую политику, звучала в начале 1980-х гг. в трудах некоторых зарубежных советологов, предлагавших рассматривать «советских» мусульман в качестве «пятой колонны», готовой низвергнуть правящий строй. Имела ли она под собой основания и как повлияла на восприятие ислама руководством СССР, на ход афганских событий? Подобные вопросы в литературе, как правило, не освещаются.
2 Основная цель моей статьи – уяснить потенциальные возможности влияния советского и зарубежного исламоведения на оценку ситуации в «мусульманских» регионах Советского Союза и в Афганистане в период войны 1979–1989 гг. Для этого я последовательно проанализирую, как выглядела «исламская» повестка в планах США и СССР, обозначу основные сюжеты и идеи зарубежной исламологии-советологии и их связь с темами советского исламоведения.
3

Современная российская и европейская историография предлагает «свежие» оценки советского востоковедения и ориентализма как комплекса научно-практических усилий, направленных на поддержку политики СССР в исламских странах и в отношении собственных «мусульманских» ареалов1. На предложенные в этих работах идеи можно опираться в рассуждениях о возможностях влияния исламоведения на ситуацию внутри СССР и в Афганистане. Кроме того, мной привлечены зарубежные – американские и европейские – исследования, увидевшие свет в 1979–1989 гг.

1. См., например: Kemper M. Russian Orientalism in Oxford Research Encyclopedia (URL: >>>>).
4 В фонде ДСП («Для служебного пользования»)2 Российской государственной библиотеки сохранился массив опубликованных, но малоизученных материалов3 исламоведческого характера, который позволяет отследить, какие идеи, темы и направления исследований выводились за пределы научного и общественного обсуждения и не стали достоянием гласности. Под грифом «ДСП», например, вышли материалы координационного совещания, посвящённого роли ислама в современных политических реалиях, состоявшегося в марте 1980 г. в Ташкенте4. Они дают достаточно полное представление о структурах, отвечавших за различные направления востоковедческой работы, об академических и практических задачах, намеченных к реализации в рамках так называемого аванплана, который разработал Институт востоковедения АН СССР. План должен был координировать исследовательскую работу в масштабах всей страны.
2. «Для служебного пользования», с точки зрения советского права, – разновидность служебной тайны, включавшая в себя два подвида информации: сведения, которые ограничивались из объективных соображений обеспечения интересов государства, и сведения, которые могли негативно повлиять на общественные умонастроения, показать управленческую элиту в невыгодном свете (Камалова Г.Г. Исторические особенности правовой охраны информации ограниченного доступа (служебной тайны) в советский период // Вестник Удмуртского университета. Экономика и право. 2014. № 2. С. 142–148). Таким образом, материалы с грифом «ДСП» представляли собой несекретные данные, публичное распространение которых было признано нецелесообразным.

3. Работы, как правило, представляют собой брошюры, изданные небольшим тиражом (около 200–500, редко 1 тыс. экз.). Имеют оттиск на обложке с индивидуальным номером и гриф «ДСП».

4. Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе развивающихся стран Азии и Африки: материалы. М.; Ташкент, 1980 (тираж 500 экз.). Ответственным редактором сборника стал директор Института востоковедения АН СССР Е.М. Примаков, что демонстрирует особо высокий уровень внимания политической и научной элиты к проблематике.
5 Среди подобных изданий выделяются информационные бюллетени по проблемам ислама, издававшиеся с 1985 г. Межреспубликанским филиалом Института научного атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС в Ташкенте. Тираж каждого бюллетеня составлял 2 тыс. экземпляров, каждый из которых имел гриф «ДСП», индивидуальный номер и рассылался в ЦК партийных органов союзных и автономных республик и краёв «традиционного распространения ислама» (Узбекистан, Казахстан, Киргизия, Туркмения, Таджикистан, Азербайджан)5. Целью публикации было «систематическое информирование идеологического актива о тенденциях в деятельности мусульманских организаций в СССР и за рубежом, обобщения опыта и оказания методической помощи партийным комитетам и организации атеистической работы»6. В бюллетенях рассматривались вопросы из области антропологии и социологии «советского» ислама, публиковались историографические обзоры, методические наработки в области атеистического воспитания.
5. Заявленная периодичность выхода (два раза в год) практически не выполнялась: бюллетень выходил ежегодно (Информационный бюллетень. № 1. Ташкент, 1985. С. 3).

6. При работе с бюллетенем необходимо было следовать инструкции по работе с материалами категории «ДСП» (Там же. С. 3–5).
6 Для общего понимания политико-идеологических установок сторон использованы официальные документы, опубликованные на сайте американского Архива Национальной безопасности (раздел «Афганистан. 1979–1989»)7.
7. URL: >>>>
7 Ислам в стратегии США: «крестовый джихад»? Исламские страны предсказуемо восприняли вторжение Советского Союза в Афганистан как попытку сокрушения традиции, замены исламских норм новой светской идеологией, неприязненно относящейся к любым формам религиозной жизни. Однако исламский мир уже много столетий не прибегал к организованному джихаду против христианского мира. Современные политологи единодушны: решающую роль в возрождении джихада как инструмента мобилизации усилий исламских стран сыграли позиция США и деятельность ЦРУ. Последнее рассматривало политический ислам как альтернативу секулярному национализму8.
8. Дополнительно активизировали этот фактор Иранская революция 1979 г. и агрессивная антисоветская китайская пропаганда в духе «Китай – друг ислама и исламского мира».
8 Именно ЦРУ принадлежала инициатива борьбы с «Империей зла» путём расширения влияния афганской оппозиции на территории республик Средней Азии, а также путем мобилизации радикально настроенных мусульман всего мира и подготовки их в пакистанских лагерях. Был объявлен новый «Крестовый поход», но не джихад, как об этом настойчиво говорила афганская оппозиция и её союзники в мусульманских странах. Основная задача американской стороны в отношении «новобранцев» состояла в том, чтобы не просто снабдить их оружием и натренировать, а вооружить исламскими знаниями, сформировав идейно подкованных «исламских повстанцев»9.
9. По разным оценкам, число переселенцев-радикалов с 1982 по 1992 г. составило около 35 тыс. человек из 40 стран (Mamdani М. Good Muslim, bad Muslim: political perspective on culture and terrorism // American Antropologist. Vol. 104. 2002. № 3. Р. 770).
9 Анализируя историографическую традицию «исламской» советологии, отмечу, что европейский и американский подходы заключались, прежде всего, в допущении формирования союза ислама и Запада в борьбе против коммунизма. Данная установка была сформулирована задолго до советско-афганского противостояния – к примеру, британские разведчики выдвинули её ещё в конце 1910-х гг.10 Для этого задействовались хорошо известные европейским и российско-советским историкам и спецслужбам идеи пантюркизма (политическое объединение стран тюркоговорящего мира) и панисламизма (союз мусульманских держав), а в политике времен Российской империи изыскивалась историческая аргументация в пользу идеи дискриминации мусульман СССР11.
10. Ferris J. «The internationalism of Islam»: The British perception of a Muslim menace, 1840–1951 // Intelligence and national security. Vol. 24. 2009. Issue 1. P. 57–77; Macfie A. British Intelligence and the Turkish national movement, 1919–22 // Middle Eastern Studies. Vol. 37. 2001. Issue 1. P. 1–16; Mathew J. Specters of Pan-Islam: methodological Nationalism and British imperial policy after the First World war // The Journal of Imperial and Commonwealth history. Vol. 45. 2017. Issue 6. P. 942–968.

11. См., например: Montgomery D.C. Return to Tashkent // Asian Affairs. Vol. 10. 1979. Pt. 3. P. 292–303; Rywkin M. Moscow’s Muslim challenge: Soviet Central Asia. N.Y.; L., 1982; и др.
10 Зарубежные аналитики делали акцент на изучении реалий жизни в Средней Азии, связей СССР и советских мусульман с другими странами исламского мира12, старательно препарировали опыт ведения партизанских военных действий на советских «мусульманских» территориях, находя перекличку с афганскими событиями13. «“Мусульманские” военнослужащие – ахиллесова пята Советских Вооружённых сил»14 – типичное название их публикаций, которые явно или подспудно несли мысль о реально существующей внутренней «исламской угрозе» Советскому государству. Наиболее известным выразителем данного тезиса стал французский исламовед А. Беннигсен, выдвинувший идею существования в СССР фундаменталистски настроенного «параллельного ислама», имманентно противостоящего режиму15.
12. Bennigsen A. Soviet Muslims and the Muslim world // Soviet nationalities in strategic perspective. L.; Sydney, 1985. P. 207–226; Lemercier-Quelquejey Ch. The USSR and the Middle East // Central Asian survey. Vol. 1. 1982. № 1. P. 43–51; The USSR and the Muslim world. L., 1984.

13. Lemercier-Quelquejey Ch., Bennigsen A. Soviet experience of Muslim guerilla warfare and the war in Afghanistan // The USSR and the Muslim world. L., 1984. P. 206–214; Liddle T. Islam, Afghanistan and Russia // Freethinker. Vol. 101. 1981. № 8. P. 135.

14. Moslem troops: The Red Army’s Achilles heel // Business week (N.Y.), 1981. March 9. P. 34.

15. Bennigsen A., Broxup M. The Islamic threat to the Soviet State. L.; Canberra, 1983. Следует отметить, что современное российское и зарубежное исламоведение давно признало ошибочность такого рода выводов (см., например, попытку отхода от дихотомии «плохие»/«хорошие» мусульмане в публикации: Бабаджанов Б., Сартори П. У истоков советского дискурсa о «хорошем исламе» в Центральной Азии // Ab Imperio. 2018. № 3. P. 219–255.
11 Часть авторов доказывала, что подъём исламского фундаментализма в Иране и Афганистане представляет угрозу для внутренней безопасности многоэтничного СССР и может привести к «пробуждению» «молчаливой» религиозной идентичности советских мусульман16. Были, конечно, и другие мнения. Так, М.Б. Олкотт полемизировала с Беннигсеном, подчёркивая, что исламское самоощущение – лишь одна из идентичностей, вписанной в светскую идентичность народов, исповедующих ислам17. Впрочем, и сам Беннигсен признавал, что доступные источники о политической жизни Средней Азии и Кавказа, кроме советских официальных, ограничены и односторонни, а местный самиздат – за исключением материалов о жизни крымских татар и турок-месхетинцев – редко попадал на Запад18. Таким образом, советологи на весьма скользких основаниях сформулировали ласкавшую слух политиков идею о росте фундаментализма среди советских мусульман, готовых стать «пятой колонной». Тем не менее вызов советскому политическому истеблишменту и академическому исламоведению был брошен. Чем они могли ответить?
16. Bennigsen A. Soviet Muslims and the world of Islam // Problems of Communism. XXIX (March–April 1980). P. 38–51; Valenta J. The Soviet Invasion of Afghanistan // Orbis. XXIV (Summer 1980). P. 201–218; и др.

17. Olcott M.B. Soviet Islam and world revolution // World Politics. Vol. 34. 1982. Issue 4. Р. 493.

18. Bennigsen A. Soviet Islam since the invasion of Afghanistan // Central Asian Survey. Vol. 1. 1982. Issue 1. P. 65–78.
12 «Исламская угроза» глазами советской политической элиты. Базовой установкой кремлёвских идеологов стала идея поддержки «железного занавеса», защиты «своих» мусульманских территорий от идеологического «загрязнения» и поиск союзников среди афганского духовенства. В закрытых документах ЦК КПСС это формулировалось так: «Активно препятствовать линии Вашингтона на сколачивание единого фронта Запада и некоторых мусульманских стран, на переориентацию исламского фанатизма в антисоветское русло»; «разработка долгосрочного плана сотрудничества с мусульманским духовенством, предусматривающего привлечение к сотрудничеству с властями умеренных мусульманских авторитетов, изоляция представителей реакционных кругов»19.
19. «О дальнейших мероприятиях по обеспечению государственных интересов СССР в связи с событиями в Афганистане». Выписка из протокола № 181 заседания Политбюро ЦК КПСС от 28 января 1980 г. // Архив Национальной безопасности. Афганистан. 1979–1989 (URL: >>>> style="text-decoration: underline;">).
13 Становится понятно, почему практическая деятельность советской стороны отличалась двойственностью: новый виток антиисламской работы (научных исследований и пропаганды) сопровождался использованием религиозной составляющей в пропагандистских усилиях20. В связи с последней установкой развивались контакты с умеренным афганским духовенством: СССР стал демонстрировать заинтересованность в привлечении мусульманской элиты к просоветской пропагандистской работе внутри страны и за рубежом. Задействовались все возможные каналы «мусульманской» дипломатии, особенно по шиитской линии, в наиболее близком Ирану регионе – Азербайджане21.
20. Для ведения пропагандистской работы среди населения Афганистана в составе 40-й армии были созданы боевые агитационно-пропагандистские отряды (Христофоров В.С. Афганистан. Военно-политическое присутствие СССР 1979–1989 гг. М., 2016. С. 280).

21. Турдалиев К. Шиизм и шиитское духовенство в современном Ираке (1958–1978). Автореф. дис. … канд. ист. наук. Ташкент, 1981.
14 В части антирелигиозной пропаганды начался резкий рост количества книг, посвящённых исламской теме: если в 1976 г. они составляли 11,3% от общего массива антирелигиозной литературы, то в 1982 г. достигли уже 22,6%22. Причём названия изданий – «Воинствующий ислам», «Проблемы преодоления религиозного экстремизма», «Организация упреждающих контрпропагандистских мер по противодействию враждебной пропаганде» – отсылали к стилистике 1930-х гг., времени разгула борьбы с «религиозными пережитками». Поэтому не стоит удивляться появлению в материалах ЦК термина «исламский фанатизм» – в любых неподконтрольных формах культурной, общественно-политической активности мусульман виделась угроза23.
22. Bennigsen A. Soviet Islam since the invasion of Afghanistan. P. 65.

23. Подробнее см.: Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905–1916 гг.). Н. Новгород, 2007; Сенюткина О.Н., Гусева Ю.Н. Дискурс о российских мусульманах в материалах Особых совещаний 1905–1914 гг. // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2018. № 4. С. 231–254.
15 Советское исламоведение принимает вызов. Как отмечают специалисты, в раннесоветское время (1920–1930-е гг.) шло сокращение собственно научных функций востоковедения в пользу популяризации советской модели развития среди стран Востока, усиления пропагандистской роли научного знания24. Предполагалось, что советский Восток (Поволжье, Кавказ, Крым, Казахстан, Средняя Азия, Сибирь) «даёт пример того, как угнетённые народы бывших колоний царизма в союзе с революционным пролетариатом России, сбросив колониальное рабство, идут к социализму, минуя ступени капиталистического развития»25. У большевиков изначально не было теоретического понимания ислама, а дискуссии о его происхождении и истории, развернувшиеся в академической среде в 1920-х гг., не носили сугубо научного характера. Их главной целью становилось выяснение: могут ли мусульмане и исламские страны пойти по пути социалистической трансформации, или из-за культурной отсталости для них понадобятся специфические стратегии. Справедливо замечание специалиста: «Фактически мы говорим об “анти-исламских” исламских исследованиях, с возрастающим градусом агрессии от автора к автору, от года к году»26. При этом внутрироссийский ислам для советских учёных был de facto закрытой темой, рассредоточенной между различными научными центрами (восточными «окраинами» занимались НИИ и Академии наук союзных республик, древность и средневековье изучались в Ленинграде, а политическая и экономическая ситуация в странах Азии и Африки – в Москве)27.
24. Подробнее см., например: Bobrovnikov V.O. The Contribution of Oriental scholarship to the Soviet anti-Islamic discourse: from the Militant Godless to the Knowledge Society // The Heritage of Soviet Oriental Studies / Ed. by M. Kemper and S. Conermann. L.; N.Y., 2011. P. 66–85; Kemper M. The Soviet discourse on the origin and class character of Islam, 1923–1933 // Die Welt des Islams. Vol. 49. 2009. S. 1–48; Kemper M. Russian Orientalism // Oxford Research Encyclopedia (URL: >>>> acrefore/9780190277727.001.0001/acrefore-9780190277727-e-297).

25. Кирчанов М.В. Воображая и (де)конструируя Восток. Идентичность, лояльность и протест в политических модернизациях и трансформациях. Воронеж, 2008. С. 56, 57.

26. Kemper M. The Soviet discourse… Р. 2, 3.

27. Бобровников В.О. Soveticum vs Islamicum: некоторые итоги и перспективы изучения ислама в России // Вестник Евразии. 2007. № 3. С. 8–21; Kemper М. Russian Orientalism.
16 По мнению современных специалистов, подчиняя себя интересам тоталитарного государства, советское исламоведение на деле лишилось своего лица, стало ультимативной формой ориентализма. Из-за этого в постколониальный период Советский Союз упустил возникновение политического ислама как явления мирового масштаба. Как следствие события, подобные исламской революции в Иране 1979 г., и массовое противодействие афганских мусульман советскому вторжению, стали для него сюрпризом28.
28. Kemper M. The Soviet discourse… Р. 48.
17 В таком состоянии советское исламоведение встретило новую политическую реальность. Если проследить тематику советских исследований ислама в рассматриваемый период, то окажется, что она отзеркаливала темы зарубежных исламологов – «буржуазных фальсификаторов»29. Это позволяет сделать вывод о её вторичном, ответном характере и происхождении. Темы и формулировки становились простым ответом зарубежным оппонентам. Впрочем, были и плюсы – так, в научных исследованиях появилась ранее табуированная тема басмачества, которая подавалась через призму англо-американской идейно-финансовой подпитки и установку: «мы вас били раньше – победим и сейчас»30.
29. Яндиева З.А. Проблемы идеологической изоляции реакционной части мусульманского духовенства в Чечено-Ингушетии // Информационный бюллетень. № 1. Ташкент, 1985 C. 24–35; Усманов М. О сущности «исламского фактора» // Там же. № 2. Ташкент, 1986. С. 87–98; Иноятов К. Басмачество: правда и вымысел (Организация упреждающих контрпропагандистских мер по противодействию враждебной пропаганде) // Там же. № 3. Ташкент, 1987. С. 87–103; Справки об организациях «Исламская конференция», «Братья-мусульмане» // Там же. № 4. Ташкент, 1987; Мирова С. Преодоление шариатско-адатских традиций в семейно-бытовых отношениях (по материалам Узбекской ССР) // Там же. № 5. Ташкент, 1988. С. 52–60; Кучкаров А.К., Турдалиев К., Ташланов Т.Т. О результатах социологического исследования отношения населения Ферганской области Узбекской ССР к трагическим событиям мая–июня 1989 г. // Там же. № 6. Ташкент, 1990. С. 64–70; Таиров С.Т. О некоторых концепциях исламского фундаментализма в республиках Средней Азии // Там же. С. 42–52; Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе развивающихся стран Азии и Африки: материалы координационного совещания. Материалы координационного совещания. Ташкент, март 1980 г. / Отв. ред. Е.М. Примаков. М.; Ташкент, 1980; Проблемы преодоления религиозного экстремизма. М., 1982; Актуальные проблемы современного ислама. Баку, 1988; «Воинствующий ислам» и меры противодействия его влиянию / Ред. Р.Г. Яновский. М., 1988.

30. Bennigsen A. Soviet Islam since the invasion of Afghanistan. Р. 69.
18 В рассматриваемых работах активизировавшийся на восточных рубежах Союза «воинствующий ислам» противопоставлялся «нашему» исламу, в общих чертах не противоречившему образу жизни советского человека. Несмотря на сохранявшиеся «несистемные» явления, он представлялся образцом, вариантом развития стран мусульманской культуры, к которому они, по мысли советских идеологов, должны были стремиться в противовес западным ценностям. Однако основной вопрос состоял в следующем: какой он – этот «наш», «советский» ислам?
19 При изучении содержания информационных бюллетеней обращают на себя внимание не только идеологизация, которая не ослабла и в конце 1980-х гг., но и весьма ограниченное количество информации о мусульманских регионах страны. Антропологический, социологический анализ жизни верующих оставлял желать лучшего. Характерно замечание одного из авторов сборника «Воинствующий ислам и меры противодействия его влиянию». Рассуждая о сохранении в Узбекистане нелегальных мечетей и имамов, системы приходов-махалля, он указывал: «К сожалению, это – реальная действительность, и как бы активно её ни пытались отрицать, она своего существа не меняет»31. Голоса самих мусульман были плохо слышны сторонним наблюдателям: «железный занавес» закрывал реальную картину не только от зарубежных советологов, но и от узкого слоя собственных специалистов.
31. Азимова Н.Х. К вопросу о роли махалля в современной жизни сельского населения Андижанской области // «Воинствующий ислам» и меры противодействия его влиянию. С. 154.
20 Попыткой преодоления кризиса советского исламоведения, примером объединения усилий практиков (представителей власти) и учёных, привлечения специалистов смежных дисциплин стало координационное совещание, проведённое в марте 1980 г. в Ташкенте. Многие докладчики с сожалением отмечали «запущенность» темы в академическом и практическом плане, проистекавшую из «многочисленных причин», ведущей среди которых назывался кадровый голод. «Со времени Е.А. Беляева32 в востоковедных вузах курс исламоведения не читается», – отметил докладчик М.В. Малюковский (кстати, единственный из авторов сборника, у которого не указано место работы, что наводит на размышления)33. Кадровый голод являлся и последствием отсутствия интереса и системной экспертной оценки, особенно в отношении «советских» мусульман.
32. Евгений Александрович Беляев (1895–1964), востоковед-арабист, исламовед, педагог высшей школы. В 1945–1955 гг. заведовал кафедрой истории стран Ближнего и Среднего Востока в Московском институте востоковедения.

33. Малюковский М.В. Некоторые актуальные задачи исламоведения в СССР // Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе… С. 437.
21 Для рассуждений многих участников был характерен призыв к максимальному сближению результатов кабинетной работы с практикой34. Это напоминало практическую ориентацию западной советологии, исследования которой обычно соотносились с решением определённой общественно-политической, геостратегической задачи. Ещё одной методологической новацией можно назвать междисциплинарность (привлечение специалистов смежных дисциплин).
34. Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе… С. 443.
22 Публикации ДСП демонстрируют заинтересованность сторон (власти и экспертного сообщества) в решении академических и прикладных задач. Пути их достижения представлялись сходными, существовал определённый задел в фундаментальных вопросах, идущий от традиций имперского востоковедения и вышедших из его «шинели» работ советских востоковедов. Однако методический инструментарий сбора и анализа данных современной религиозности, наблюдений за жизнью жителей мусульманских культурных ареалов оказался провальным. Не увязывалась с новыми задачами, вставшими перед отечественным востоковедением, и общая мировоззренческая среда: унифицированная, выросшая в образах войны и для войны, в которую должны «вписаться» новые исследования.
23 Советское исламоведение, оказавшееся в роли догоняющего, находилось в сложном положении. Исследования не поддерживали знания на уровне, необходимом для принятия политических решений. Политики не слушали экспертов – напротив, учёные пытались угадать, что власть хочет услышать от них35. Образно говоря, слегка потускневшую, но не потерявшую привлекательности картину духовной жизни «своих» мусульманских народов и соседних исламских стран советские учёные, а за ними и политики, освещали восковой свечой, тогда как требовался мощный прожектор. В этом обречённом бессилии можно обвинить советский востоковедческий мир – если скрыть, что причиной являлась слишком тесная связь академических исследований с марксистской идеологией, государственными политическими целями и задачами.
35. Kemper M. The Soviet discourse… Р. 48.
24 Современные попытки российских историков реанимировать объяснения причин ввода советских войск в Афганистан возвращают нас к концепциям эпохи холодной войны, заставляют обратиться к идеям зарубежных советологов, пестовавших идею «внутренней исламской угрозы». При этом очевидных доказательств роста фундаментализма внутри СССР и нелояльности «советских» мусульман ими не приводилось. Советские востоковеды, в свою очередь, не могли доказать обратное.
25 Необходимо осознать, что именно отсутствие объективного и всестороннего экспертного анализа «исламского фактора» стало одной из важных причин провала афганской кампании.

Библиография

1. «Воинствующий ислам» и меры противодействия его влиянию / Ред. Р.Г. Яновский. М., 1988.

2. Bennigsen A. Soviet Islam since the invasion of Afghanistan // Central Asian Survey. Vol. 1. 1982. Issue 1. P. 65–78.

3. Bennigsen A. Soviet Muslims and the Muslim world // Soviet nationalities in strategic perspective. L.; Sydney, 1985. P. 207–226.

4. Bennigsen A. Soviet Muslims and the world of Islam // Problems of Communism. XXIX (March–April 1980). P. 38–51.

5. Bennigsen A., Broxup M. The Islamic threat to the Soviet State. L.; Canberra, 1983.

6. Bobrovnikov V.O. The Contribution of Oriental scholarship to the Soviet anti-Islamic discourse: from the Militant Godless to the Knowledge Society // The Heritage of Soviet Oriental Studies / Ed. by M. Kemper and S. Conermann. L.; N.Y., 2011. P. 66–85;

7. Ferris J. «The internationalism of Islam»: The British perception of a Muslim menace, 1840–1951 // Intelligence and national security. Vol. 24. 2009. Issue 1. P. 57–77.

8. Kemper M. Russian Orientalism in Oxford Research Encyclopedia (URL: https://oxfordre.com/asianhistory/view/10.1093/acrefore/9780190277727.001.0001/acrefore-9780190277727-e-297).

9. Kemper M. The Soviet discourse on the origin and class character of Islam, 1923–1933 // Die Welt des Islams. Vol. 49. 2009. S. 1–48; Kemper M. Russian Orientalism // Oxford Research Encyclopedia (URL: https://oxfordre.com/asianhistory/view/10.1093/acrefore/9780190277727.001.0001/acrefore-9780190277727-e-297).

10. Lemercier-Quelquejey Ch. The USSR and the Middle East // Central Asian survey. Vol. 1. 1982. № 1. P. 43–51.

11. Lemercier-Quelquejey Ch., Bennigsen A. Soviet experience of Muslim guerilla warfare and the war in Afghanistan // The USSR and the Muslim world. L., 1984. P. 206–214.

12. Liddle T. Islam, Afghanistan and Russia // Freethinker. Vol. 101. 1981. № 8. P. 135.

13. Macfie A. British Intelligence and the Turkish national movement, 1919–22 // Middle Eastern Studies. Vol. 37. 2001. Issue 1. P. 1–16.

14. Mamdani М. Good Muslim, bad Muslim: political perspective on culture and terrorism // American Antropologist. Vol. 104. 2002. № 3. Р. 770.

15. Mathew J. Specters of Pan-Islam: methodological Nationalism and British imperial policy after the First World war // The Journal of Imperial and Commonwealth history. Vol. 45. 2017. Issue 6. P. 942–968.

16. Montgomery D.C. Return to Tashkent // Asian Affairs. Vol. 10. 1979. Pt. 3. P. 292–303.

17. Moslem troops: The Red Army’s Achilles heel // Business week (N.Y.), 1981. March 9. P. 34.

18. Olcott M.B. Soviet Islam and world revolution // World Politics. Vol. 34. 1982. Issue 4. Р. 493.

19. Rywkin M. Moscow’s Muslim challenge: Soviet Central Asia. N.Y.; L., 1982.

20. Valenta J. The Soviet Invasion of Afghanistan // Orbis. XXIV (Summer 1980). P. 201–218.

21. Азимова Н.Х. К вопросу о роли махалля в современной жизни сельского населения Андижанской области // «Воинствующий ислам» и меры противодействия его влиянию. С. 154.

22. Актуальные проблемы современного ислама. Баку, 1988.

23. Бабаджанов Б., Сартори П. У истоков советского дискурсa о «хорошем исламе» в Центральной Азии // Ab Imperio. 2018. № 3. P. 219–255.

24. Бобровников В.О. Soveticum vs Islamicum: некоторые итоги и перспективы изучения ислама в России // Вестник Евразии. 2007. № 3. С. 8–21; Kemper М. Russian Orientalism.

25. Иноятов К. Басмачество: правда и вымысел (Организация упреждающих контрпропагандистских мер по противодействию враждебной пропаганде) // Там же. № 3. Ташкент, 1987. С. 87–103.

26. Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе развивающихся стран Азии и Африки: материалы. М.; Ташкент, 1980.

27. Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе развивающихся стран Азии и Африки: материалы координационного совещания. Материалы координационного совещания. Ташкент, март 1980 г. / Отв. ред. Е.М. Примаков. М.; Ташкент, 1980.

28. Камалова Г.Г. Исторические особенности правовой охраны информации ограниченного доступа (служебной тайны) в советский период // Вестник Удмуртского университета. Экономика и право. 2014. № 2. С. 142–148.

29. Кирчанов М.В. Воображая и (де)конструируя Восток. Идентичность, лояльность и протест в политических модернизациях и трансформациях. Воронеж, 2008. С. 56, 57.

30. Кучкаров А.К., Турдалиев К., Ташланов Т.Т. О результатах социологического исследования отношения населения Ферганской области Узбекской ССР к трагическим событиям мая–июня 1989 г. // Там же. № 6. Ташкент, 1990. С. 64–70.

31. Мирова С. Преодоление шариатско-адатских традиций в семейно-бытовых отношениях (по материалам Узбекской ССР) // Там же. № 5. Ташкент, 1988. С. 52–60.

32. Проблемы преодоления религиозного экстремизма. М., 1982.

33. Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905–1916 гг.). Н. Новгород, 2007.

34. Сенюткина О.Н., Гусева Ю.Н. Дискурс о российских мусульманах в материалах Особых совещаний 1905–1914 гг. // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2018. № 4. С. 231–254.

35. Справки об организациях «Исламская конференция», «Братья-мусульмане» // Там же. № 4. Ташкент, 1987.

36. Таиров С.Т. О некоторых концепциях исламского фундаментализма в республиках Средней Азии // Там же. С. 42–52.

37. Турдалиев К. Шиизм и шиитское духовенство в современном Ираке (1958–1978). Автореф. дис. … канд. ист. наук. Ташкент, 1981.

38. Усманов М. О сущности «исламского фактора» // Там же. № 2. Ташкент, 1986. С. 87–98.

39. Христофоров В.С. Афганистан. Военно-политическое присутствие СССР 1979–1989 гг. М., 2016. С. 280.

40. Яндиева З.А. Проблемы идеологической изоляции реакционной части мусульманского духовенства в Чечено-Ингушетии // Информационный бюллетень. № 1. Ташкент, 1985 C. 24–35.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести